Хочу съесть чужое сердце. Я не знаю каково это держать горячую, бьющуюся мышцу в обеих ладонях и сжимать её сильными пальцами. Я не представляю каково это любить мир в котором есть кто-то кроме тебя и тех вещей в которых ты нуждаешься. Крутые гаджеты, классные шмотки и красивые улыбки скалящие белоснежным оскалом. Меня нет, меня просто во всем этом нет. Ты пройдешь мимо и даже не заметишь что зеленого цвета глаза, провожают твою удаляющуюся спину. Ты тоже туда, в мир который нам навязывают истеричные образы смотрящие с глянца, топовые марки башмаков в которых не пройти по грязи осенних улиц, мелодии прокручиваемые в головах и звучащие словно похоронный марш. Туда идешь, иди. Там встретят люди с яркими лицами, дорогими одеждами и ничего не значащими словами. Меняй нас на других.
Когда это началось? Я не помню. Мне было не так много лет что бы обращать внимание на все вокруг. Я всегда была в своём уютном мире-норе и жила. Порой безрадостно, горько; счастливые минуты были отдушиной; я плакала и вновь смеялась. Мы выросли, потеряли друзей которых нам казалось оставлять в прошлом никак нельзя, мы потеряли дорогие сердцу вещи и главное что в отражении витрин, мы смотримся куда лучше, нежели в старом зеркале трюмо. Многим стыдно за родителей таких какие они есть. Никаких миллиардов купюр в карманах брюк от кутюр. Никаких тебе важных звонков с дорогих телефонов. Ничего этого нет. Обычное село, домик с подгнившей крышей, старая калитка с обшарпанным забором давно завалившимся набок и заливистый лай дворняги Палкана. Ставни на окнах давно закрыты, тебя никто не ждал. Старая мать с проседью на висках насмешливо глядит тебе в глаза. Её взгляд больше не наполнен любовью как прежде, она вторит тебе и смотрит так же как и ты, несколько долгих лет назад. Старик отец даже не выходит из дому, он прислонился к косяку двери и курит папиросу. Ты сминаешь в кармане куртки дорогую пачку сигарет и виноватым щенком просишься войти в дом.
Детства больше нет. Запах родных половиц теперь незнаком. Ты давно привык к ламинату и мягким коврам из натуральной пряжи. Хочется почувствовать босыми ногами шершавый, неровный пол, но не снимая ботинок ты идёшь вперед. Комната как и прежде - одно окно завешанное шторами и тюлем за копейки купленным при СССР, кровать с матрасом на пружинах больно въедающихся под бок, несколько книжек на пыльной полке и самодельный спичечный домик. Ты смотришь в зеркало трюмо и гадко улыбаешься самому себе. Твоя жизнь летит под откос.
Я уже не вспомню тебя, не буду смотреть как прежде, прожигая зеленого цвета глазами твою спину. Я уже больше не снимаю комнату в норе и не живу сказками Пушкина. В моих глазах не стоят реки мутных слёз, я не ругаюсь на злого дворового пса соседей. Меня, впрочем как и тебя никогда не существовало. Мы выдумали каждый свой мир. Ты бежал, я медленно шла, но в конечном итоге нас обоих засыпал февральский снег укладывая на наши могилы серую вуаль.
Мир без нас не изменится. Мы были никем.